Назначение
   Он приехал к месту аварии восьмого мая. Сначала было странно и непривычно смотреть на брошенные пустые дома, которые выглядели так, как будто хозяева отлучились куда-то на минутку. На окнах висели занавески, стояли "безделушки" на подоконниках. Бросалось в глаза, что на улицах не было ни собак, ни кошек. Да и привычного птичьего щебетания не было слышно. И лишь деревья цвели буйным цветом, как будто это обычная весна и обычное место, и 26 апреля не было чудовищного взрыва, потрясшего всю страну.
Николай Галич прибыл в местечко, недалеко от Чернобыля, в 1989 году. Спустя почти три года после взрыва. В прошлом осталось и то, как после аварии людей собирали не первомайскую демонстрацию в Припяти. Как прямо с вертолетов к ректору высаживали людей, которые получали дозу радиации, несовместимую с жизнью. К тому времени многих первых ликвидаторов уже не было в живых. За два - три года здесь побывали тычячи людей: военных и гражданских, которых называли "партизанами". Некоторые даже приезжали по своей воле: за шесть месяцев можно было заработать "приличные" деньги. На квартиру или дом хватило бы.
Николай попал в число "ликвидаторов" не по своей воле. Он прибыл в составе военной части из Прибалтики. Почти все они были из числа так называемых "залетчиков" - тех, кто не угодил военному начальству. Вот и с ним произошла такая история. Вообще-то сам он был с Украины. Сначала служил по призыву, потом стал сверхсрочником. Получил звание. Был назначен командиром взвода. Видимо, был слишком неуступчивым, как говорят, принципиальным. Позже он узнал о том, что его на место аварии вообще не имели права посылать: было распоряжение о том, что лица младше двадцати пяти лет там вообще не должны были находиться. Ему же в то время было двадцать три года. Поэтому теперь он от многих других "ликвидаторов" отличается относительно молодым возрастом. У Николая есть двенадцатилетняя дочь и шестилетний сын. Паша частенько болеет. Тем самым дает повод родителям подумать: уж не последствие ли это чернобыльской эпопеи, в которую Николай попал не по своей воле?

   Зона отчуждения
Двенадцать километров от реактора - это была зона особого контроля, в которую просто так не входили.
Они же жили в так называемой зоне отчуждения, которая проходила в тридцати километрах от реактора. В общем-то, она оправдывала свое название. Во-первых, здесь были свои особые порядки, во-вторых, попасть сюда можно было по спецпропускам. "Партизаны" должны были "отбывать срок" полгода, военные - четыре месяца. Некоторые работали на реакторе, но всего лишь один раз. Надевали специальное снаряжение: робу со свинцовой защитой, выливали на себя ведро воды - и вперед. При этом получали такую предельную дозу облучения, что им второй раз туда нельзя было. Оставшийся срок они просто "отбывали". Прошло три года, но радиация не исчезла, не выветрилась, не испарилась. В "отстойниках" стояли машины, которые вывозили радиоактивные материалы. К ним лучше было близко не подходить…
Военных заставляли снимать слой грунта на полях. По сути дела, радиацию намеревались как бы "убрать" в другое место. И все равно было такое ощущение, что эта невидимая опасность повсюду.
То, что Николай увидел на "зараженной" земле, крепко врезалось память. У него была возможность столкнуться уже с последствиями. Было видно, как проходил взрыв: полосой километров в шесть все сосны высохли. В другом месте, наоборот, выросли с огромными "лапами" и иголками. Можно было увидеть гигантских майских жуков: не меньше десяти сантиметров. Однажды кошка родила котят, на которых приходили посмотреть как на диковинку: передние лапы у них были короче задних, а хвост напоминал бобриный. Однажды вечером возле их лагеря заметили собаку, которая буквально "светилась" в темноте.
Галича назначили начальником склада ГСМ. Иногда он ездил за горючим в Киев, снова и снова проезжая мимо брошенных деревень. Но даже в зоне отчуждения жили люди, которые не захотели выселиться. В основном, старики, которые говорили, что им все равно скоро умирать. В Припяти, на списанных теплоходах, жили узбеки. Оказалось, людям трудно поверить в то, что они не видят своими глазами. Они просто не замечали или не хотели замечать опасности. Ели диковинные грецкие орехи, ловили рыбу, собирали и жарили грибы.
Николай вспоминает, что питьевую воду им привозили в бутылках, а вот пищу готовили на водке со скважины. Грибы он не ел, а вот яблоки и орехи - случалось. Зубы потом стали чернеть. Иногда, находясь в каком-нибудь месте, он чувствовал покалывание в ноге или боку. Приносили дозиметр, - оказывалось, что там близко находиться нельзя. Место это засыпали песком, но едва ли верили, что это поможет.
В зоне отчуждения приходилось только надеяться, что все обойдется без последствий, а это было бы почти чудо. Николай видел чудо своими глазами: недалеко от "полосы взрыва" стоял поселок Еленцы. Так вот в нем радиации почти не было. Во время войны он был своеобразным центром партизанского движения. И еще там стояла сосна, на которой немцы повесили сотни ни в чем не повинных жителей. С ней тоже ничего не случилось. Полюбовавшись на эту сосну, Николай начал верить: существует нечто, непостижимое нашему разуму.
Кто знает, не этот ли случай стал причиной его обращения к богу…

   Не забывается такое никогда
Семья Галич живет в небольшой квартире в Клетском. Вообще-то это трудно назвать квартирой: скрипучая деревянная лестница ведет на второй этаж, где подъезд больше напоминает веранду частного дома. Пред дверью на коврике стоит обувь, ведра и другая утварь. Заходишь - и сразу обращаешь внимание на печку.
Судя по обстановке, живет семейство небогато. Жена Лена работает учительницей в школе. Николай получает пособие: чуть больше восемьсот рублей в месяц. Сидит с Пашей, да еще за коровой ухаживает. Сначала они козу взяли, прослышав, что козье молоко радионуклиды хорошо выводит. Потом коровой обзавелись.
Свою службу в местном храме Никола считает подарком от господа. Батюшка называет его пономарем.
- Господь дает мне здоровье, - рассуждает он, - если бы не вера, не знаю, что было бы со мной. В 2000 году я чуть не умер.
После Чернобыля у Николая стала часто болеть голова. Обнаружилось, что щитовидная железа увеличилось. Может и еще что не так - он досконально не обследовался. К тому же слышал краем уха: теперь для того, чтобы оформить группу инвалидности, надо в Ростов ехать. Не такой он человек, чтобы льготы и "подачки" от государства пробивать. Тем более что однажды уже услышал от чиновников фразу:
- Я вас туда не посылал.
Ее еще частенько " афганцам" говорили. Кстати говоря, Николай по случайности не попал в Афганистан. На службе он заболел дифтерией и долго не мог оправиться.
В общем-то, у него есть основания считать, что государство людей "отрабатывает", а потом бросает на произвол, когда они ему больше не нужны.
- Лет через двадцать нас уже не будет в живых. Вот тогда он нас будут вспоминать с благодарностью. У нас в России всегда так, - с горечью рассуждает Николай.
Этот год у него дважды юбилейный: двадцать леи со дня аварии на Чернобыльской станции и его сорокалетие. Есть повод порадоваться, что дожил до этих дней. Уж кому - кому, а ему хорошо известно: просто дышать чистым воздухом, пить незараженную воду и просто жить ради своих детей - это и есть счастье.

В.Дорн